Историю этого человека мы прочитали в замечательной книге историка Льва Бердникова «Русский галантный век в лицах и сюжетах».
Оказалось, ее герой – наш земляк, уроженец дворцовой волости Тверской губернии, такие волости были только в двух уездах – в Торжке и Ржеве, то есть откуда-то из тех мест. Иван Семенович Брызгалов не был героем войны, не сделал карьеры, не остался в истории как автор классических произведений. Но в свое время, 200 лет назад, он был одним из самых известных жителей столицы Российской империи. И каждое его появление на улице становилось настоящим событием. И даже Пушкин упоминает о нем в своих дневниках! В наши времена таких людей принято называть фриками, во времена Пушкина, два века тому назад, их называли чудаками. Вот как, оказывается: главный чудак эпохи – тверской уроженец.
В первой четверти XIX века этот человек был одной из самых заметных и известных персон среди жителей Санкт-Петербурга. Каждый день на улицах Северной столицы появлялся высокий человек в старинном, по официальному дресс-коду почившего императора Павла прусском мундире, треугольной шляпе и с тростью в руке. Все петербуржцы знали этого человека. Отставной бригадир Иван Семенович Брызгалов служил настоящей живой достопримечательностью русской столицы.
«Он устраивал пешие выходы, на которые сбегались стар и млад, — пишет один из современников. – И было чему дивиться: когда все вокруг носили английские сюртуки, фраки и круглые цилиндрические шляпы, Брызгалов выходит на прогулку в прусском мундире малинового цвета, напудренном парике с длинной косой, в шляпе с белым плюмажем, в огромных ботфортах с шпорами. В правой руке он держал бамбуковую лакированную трость, обвитую яркими лентами. Он шествовал чинно, исполненный величия, всегда в сопровождении двух сыновей – инвалидов с огромными головами, заплетающимися ногами и волочившимися по земле руками. Сии великовозрастные молодцы, коим было уже по 20 лет, в белых панталончиках и желтых гусарских сапожках были вооружены бумажными саблями, а в руках держали деревянные игрушечные ружья. Когда уличные мальчишки докучали приставаниями и подначками, Брызгалов командовал сыновьям «Пали!» — и они стреляли в озорников горохом».
Александр Пушкин считал феномен Брызгалова значимым в истории отечественной культуры. «Полоумный старик, щеголяющий в шутовском своем мундире, в сопровождении двух калек-сыновей, одетых скоморохами», – записал поэт в своем дневнике. Чем же интересен этот реликт павловской эпохи, чей наряд воспринимался в пушкинские времена как шутовской?
Сама фамилия Брызгалов, судя по всему, произошла от дворового прозвища – «Брызгалами» называли неуемных спорщиков, людей, которые готовы скандалить, брызгая слюной в лицо собеседнику. Иван Семенович своей фамилии соответствовал. Если кто-то в его присутствии высказывал нелестное суждение о покойном императоре Павле, Брызгалов бросался на обидчика и с пеной у рта защищал репутацию и благословенную память своего покровителя. И то сказать, ведь именно Павлу Иван Брызгалов был обязан и карьерой, и званием (он носил чин бригадира), и лучшими годами своей жизни.
Иван Брызгалов родился в дворцовой волости Тверской губернии, в семье зажиточного крестьянина. Известно, что именно из крестьян дворцовых волостей набирали персонал для царских дворцов – лакеев, горничных, работников. Причем попасть служить во дворец считалось немалой привилегией. В запасниках Тверского государственного архива мы обнаружили материалы о дворцовых волостях, где для того чтобы отправить молодого человека на службу в Петербург, проводился сельский сход, и на нем старейшины решали, заслуживает ли кандидат столь высокого доверия. Как бы там ни было, но молодой Иван Брызгалов был принят на службу в Гатчинский дворец цесаревича Павла Петровича, наследника царского престола, на должность царского истопника.
Брызгалов оказался идеальным работником – исполнительным, старательным и неразговорчивым. К тому же он не владел грамотой и ловил каждое слово Павла Петровича, стремился упредить любое его желание. Современники описывали Брызгалова как человека не очень умного, к тому же не блиставшего красотой – «физиономия у него была крайне невзрачная, сухая, морщиноватая, бурокрасная, с крючковатым, узким, тонким и узковатым носом в виде птичьего клюва, белесоватыми глазами, выглядывавшими почти всегда сердито из-под черных широких и густых бровей, слегка напудренных». Однако Павел Петрович приметил старательного тверского паренька, и Брызгалова стали повышать по службе. Вскоре он был назначен камер-лакеем, а затем и гоф-фурьером всего двора. Гоф-фурьер – это уже офицерская должность, он руководил всем персоналом, обслуживающим царские покои. Брызгалов получил чин статского советника, соответствовавший армейскому капитану, а когда в 1796 году Павел взошел на престол, стал полковником! И командовал личной охраной императора, Петербургским гарнизонным полком, отвечавшим за безопасность главной царской резиденции – Зимнего дворца. К тому времени Брызгалов женился, и своего первенца назвал Павлом, в честь благодетеля-императора. Наконец, в ноябре 1799 года – пик карьеры Брызгалова! – его производят в бригадиры и назначают кастеляном внутренних дворов с обязанностью наблюдать за поднятием и опусканием мостов, коими был окружен Михайловский замок.
Столь стремительное вознесение к вершинам российской власти, видимо, изрядно повредило и без того не очень крепкий ум Ивана Брызгалова. К тому же наслаждаться новой должностью ему довелось недолго. В 1801 году император Павел скончался, став жертвой заговора его офицеров (знаменитая фраза «скончался от апоплексического удара табакеркой в висок»). И это стало, пожалуй, самым сильным шоком для бригадира Брызгалова! По кончине императора Павла Иван Семенович всю оставшуюся жизнь только и делал, что неустанно курил ему фимиам. Он серьезно утверждал, что дожидается возвращения сего государя из дальнего путешествия и что тогда напляшутся те, кто считал его умершим. Он не пропускал ни одной панихиды по Павлу и падал ниц перед его саркофагом. Весь дом его полнился картинами, гравюрами, бюстами, статуями и статуэтками своего державного кумира. Казалось, время остановилось для Брызгалова, и он замурован в нем, как сонная муха в янтаре. Все-то он мерил старым аршином!
Брызгалов стал посмешищем при дворе, его отправили в отставку. Единственным, кто оказывал ему покровительство, оставался всесильный граф Аракчеев (к тому же они с Брызгаловым были земляками – Аракчеев тоже наш, уроженец Удомельского края). В день ангела Брызгалова Аракчеев исправно каждый год посылал ему в подарок пакет с ассигнациями. А сам Иван Семенович любил заглянуть в дом Аракчеева на Литейном. Посидеть, повспоминать славные былые времена, поговорить о Павле Петровиче… Хотя Аракчеев и тяготился назойливой фамильярностью бывшего царского истопника, он принимал его ласково, подавал ему водку с закуской, а напоследок звал заходить еще: «Не забывай, Семеныч, меня и мою тминную!».
Однако наиболее наглядно истовая преданность императору материализовалась в павловском платье Брызгалова, которое тот не снимал сорок лет кряду. О том, что же побуждало Ивана Семеновича рядиться таким экстравагантным образом, мнения разнились. Кто-то видел в этом искреннее проявление любви к императору, иные объявляли Брызгалова помешанным и отказывались искать логику в таких его «диковатых» выходках.
Шло время, сменилось уже несколько поколений жителей Петербурга, а Иван Брызгалов все так же продолжал каждый день выходить на улицу в мундире и парике павловской эпохи. Он давно стал местной достопримечательностью. Художники рисовали на него злые карикатуры, а в сувенирных лавках продавались портреты Брызгалова – и они пользовались неизменным спросом! Во всех лавках можно было на видном месте увидеть портрет Брызгалова в его знаменитом малиновом мундире. Об отставном бригадире вспоминали и во дворце – всякий раз, когда император Николай затевал костюмированный бал, на который все должны были являться в исторических костюмах, кто-нибудь из петербургских аристократов наряжался в малиновый прусский мундир a la Брызгалов. Это выглядело очень смешным, и никому не надо было объяснять, кого именно пародирует находчивый гость.
Иван Брызгалов прожил долгую жизнь. И завещал похоронить себя в том самом бригадирском малиновом мундире, в котором много лет появлялся на петербургских улицах и в каком его знали все жители столицы. Согласно духовному завещанию Брызгалова, в его гроб положили выполненный из слоновой кости миниатюрный портрет Павла Первого…
Свой очерк об этом петербургском чудаке Лев Бердников заключает цитатой из известного бытописателя эпохи Филиппа Вигеля: «Время, все истребляющее, все более и более покрывает забвением странности сего несчастного царствования. И может, шутовской наряд Брызгалова и был последним памятником павловской эпохе».
Владислав ТОЛСТОВ