Эту историю мы нашли в старинной книге «Слово и дело. Тайная канцелярия при Петре Великом», которая вышла еще в конце XIX века, в 1885 году, в книжной серии журнала «Русская старина». В ней опубликованы следственные дела по обвинениям, как бы сказали сейчас, политическим. Нашлось там интересное дело одной тверской мещанки. И происходили эти события ровно три столетия тому назад!
В декабре 1824 года по Архангельскому тракту вели группу колодников. Арестантов под конвоем пешком вели в ссылку, колонну сопровождали вооруженные солдаты. В толпе оборванных, грязных, усталых арестантов обращала на себя внимание женщина. По ее одежде можно было судить, что она принадлежала к так называемому городскому податному сословию. Женщина была хорошо одета, правда, одежда ее несколько износилась. Обращало на себя внимание лицо арестантки – изможденное, изрытое морщинами, бледное. В сопроводительных документах указывалось, что царским указом женщина приговорена к ссылке в Пустоозерском монастыре, «быть там неисходно с прочими таковыми же до самыя смерти».
Кем же была эта несчастная арестантка и почему она получила столь суровый приговор?
Все началось летом 1723 года в Твери, где на улице Оружейной в дом, принадлежавший мещанину Бобровникову, на «отписной двор» (то есть в дом, где комнаты сдавались в аренду жильцам) к некоей Авдотье Журавкиной пришла в гости ее подруга – солдатка Федора Баженова. Федору в округе знали как целительницу, знахарку. Когда-то она смогла вылечить Авдотью от какой-то болезни, после чего женщины подружились, и Авдотья всегда радовалась, когда Федора ее навещала.
Две приятельницы сидели за столом и говорили о разных разностях. Авдотья снова жаловалась на немочи, говорила, что ей снятся дурные сны. Незадолго до этого распространились слухи о казни раскольника в Москве. Женщины обсудили казнь, где человека якобы привязали к каменному столбу и сожгли. Постепенно разговор перешел на обсуждение царской семьи – как указано в следственном деле, «стали судачить непристойно и непотребно». Тогда одним из главных событий в России стала казнь в Петербурге сибирского губернатора Матвея Гагарина, которого император Петр за огромные растраты приказал повесить на главной площади в Петербурге, и тело Гагарина в течение трех (!) лет висело на железной цепи, пока полностью не истлело. Это было сделано в назидание всем казнокрадам (мера, впрочем, оказалась не сильно действенной). Но то, что эту историю обсуждали повсеместно, даже в обычной застольной беседе где-то в Твери, – это факт.
И вот Федора Баженова сказала, что неслучайно место казни Гагарина до сих пор стоит «неубранным». Мол, на том месте, где повешен Гагарин, явится огненный столб, а после этого и царь, и все его вельможи, и семья его будут испепелены в адском пламени. Обычная, в общем, беседа – встретились две кумушки, почесали языки. И упоминаем мы об этом только потому, что спустя несколько месяцев Федоре Баженовой предстоит тщательно, буквально слово за словом, вспоминать раз за разом эти разговоры на следствии – и это навсегда перевернет ее жизнь…
Женщины поболтали и разошлись. Эта беседа могла бы так и остаться обычной застольной болтовней. Но спустя несколько недель случилось вот что. Муж Федоры Баженовой, солдат Преображенского полка, прибыл в отпуск. Вместе с несколькими товарищами он устроил пьянку, за что буйных участников пьянки заперли под замок. Федора приходила каждый день навестить мужа, приносила ему вино и еду. Солдат Преображенского полка, в котором проходил службу ее муж, Федора недолюбливала и не скрывала этого, называла их «самохвалами» и «железными носами». Потому и считала, что судьба преображенской солдатки ей не нравится. Почему-то своими сомнениями она поделилась с денщиком Комаровым, который отбывал наказание за какую-то мелкую провинность в том же учреждении, где и муж Федоры. Как бы там ни было, а вся троица – сама Федора Баженова, ее муж, имени которого в следственных документах не упоминается, и денщик Комаров – подружились. И когда срок заключения закончился, решили отметить это хорошей пьянкой.
И вот там-то Федора почему-то сказала Комарову, что муж якобы рассказал ей страшную государственную тайну, которую она, Федора, даже пересказать не может. И что она боится, как бы муж спьяну не сболтнул важного секрета. Комаров же, которого в следственном деле называют «пройдохой», служил в канцелярии и визировал царские указы о выплате награды доносчикам по «делам государевой важности». Он немедленно стал выспрашивать у Федоры подробности, подливать ей вина, чтобы подстегнуть ее словоохотливость. И вот что Федора, в конце концов, сказала: «Царя нашего скоро убьют, изведут. И его, и царицу, и всех их приближенных. Уже назначены доверенные люди из солдат Преображенского полка, которые охраняют царские покои. А как царя изведут, будет в России великая смута, а после назначат нового – из царских бояр, причем выберут самого толстого».
Комаров, как выяснилось на следствии, раньше служил в Москве и хорошо помнил царский указ 1722 года, известный историкам как «дело Левина». Тогда в Москве арестовали некоего бродягу по фамилии Левин, который на рынке кричал «всякие злые слова» против царя. Левина казнили, а доносчику Федору Котельникову, записавшему то, что говорил Левин, выплатили из казны 300 рублей. 300 рублей по тем временам сумма для обычного человека совершенно баснословная. Комаров же хорошо помнил строки из царского указа о том, что все доносчики, которые помогут раскрыть антигосударственные замыслы, будут ограждены от всяких обид и до конца жизни пользоваться царской милостью.
И поэтому наутро Комаров отправил письмо в Тайную канцелярию. А спустя несколько дней в Тверь прибыл конвой, который препроводил Федору Баженову, ее мужа и самого денщика Комарова в Петербург, непосредственно в следственный каземат. Допрос солдатке Баженовой учинил сам Андрей Иванович Ушаков, глава Тайной канцелярии.
Оказавшись перед судом, несчастная женщина, как сообщается в следственном деле, «совершенно одурела» и повторяла, что не помнит, о чем говорила. «Однако, обратимся к «многому увещанию» Ушакова, — говорится в книге. – Оно подействовало и не могло не подействовать. В нем были и льстивые обещания свободы и прощения при откровенности, и угрозы пыток и истязаний при упорстве. Несчастная солдатка не устояла. Трепешущая, волнуемая то страхом, то надеждой, она признала извет Комарова во всем справедливым. Назвала имя Авдотьи Журавкиной, своей подруги. Допрошенная по приказу Тайной канцелярии Журавкина слова солдатки Баженовой подтвердила».
Следствие велось по всем правилам. Комарову и Баженовой провели восемь очных ставок, на которых снова и снова требовали повторить слова, сказанные солдаткой Федорой во время той злосчастной пьянки. Федора каждый раз повторяла сказанные ею слова. Женщину, согласно существовавшему в ту эпоху следственному регламенту, подвергли истязаниям кнутом. Считалось, что если подследственный трижды после пыток (дыба, кнут и прижигание огнем) повторит свои показания, то они считаются истинными. Федора Баженова выдержала все три стадии, показания остались прежними.
Последнее испытание – к солдатке призвали священника, который потребовал принести клятву на Божьем Писании, но и здесь Федора подтвердила, что все сказанные ею слова прежние.
«Врача духовного сменил врач тела, — сообщается в следственном деле. – Данили Волнерс по указу Тайной канцелярии лечил истязанную казенными лекарствами». Лечение было необходимо, поскольку пришел повторный приговор – «продолжать розыск» (то есть вести следствие дальше). Однако к тому времени история о глупой солдатке, наговорившей невесть что, дошла до самого императора. Петр Первый, как говорится в приговоре, «издал всемилостивейший указ» прекратить следствие. По этому указу солдатка Федора Баженова, виновная в «важных и непристойных словах», приговаривалась к пожизненной ссылке в отдаленном монастыре: «послать ее за караулом в ссылку в Архангелогородскую губернию, в Пусто-озеро, и велеть тамо быть неисходно с прочими таковыми до самыя смерти».
Вот так в толпе арестантов и оказалась несчастная женщина, которая не в то время произнесла не те слова. Указ же о ее наказании было велено прочесть на всех городских площадях, дабы неповадно было говорить против царя такие ужасные вещи.
А что же денщик Комаров, который стал главным доносчиком по делу? В императорском указе отметили и его. За донос о «злых, важных, непристойных слова про его императорское величество и его семейство» Комаров получил награду – десять рублей.
Владислав ТОЛСТОВ