Об этих преступлениях мы прочитали в книге исследователя и историка крестьянского быта Николая Телегина «Записки о Русском Севере».
Телегин серьезно занимался изучением повседневной жизни крестьян Архангельской, Вологодской, Тверской и Ярославской губерний и собрал интересные сведения. Например, о том, как в 1888 году в Тверской области было зафиксировано сразу несколько случаев, когда людей, пойманных с поличным при попытке украсть крестьянских лошадей, били смертным боем – попросту говоря, причиняли тяжкие телесные повреждения, от которых конокрады умирали. Самое интересное, что поскольку власти не могли установить имен конкретных исполнителей, на деревни, где происходили убийства конокрадов, налагались штрафы, а старост крестьянских общин привлекали к административной ответственности за самоуправство. Это более чем скромное наказание за убийство. Однако все понимали: в картине мира обычного крестьянина кража коня – самое страшное преступление, и наказывать за это крестьянская община будет только одним образом – смертью.
Вот что писал Николай Телегин: «Согласно нормам обычного права, самыми тяжкими преступлениями в деревне являлись поджог, конокрадство, воровство. Из всех имущественных преступлений самым тяжким в селе считалось конокрадство. Конокрадство, по мнению крестьян, — преступление более опасное, чем воровство, исключая кражи церковных денег и утвари. Конокрад, которого застали на месте преступления или поймали с украденной лошадью, практически не имел шансов дожить до суда, его убивали на месте».
Вот что сообщали из Тверской губернии в 1888 году, когда по губернии пронесся настоящий ураган убийств конокрадов, – за один год таким образом лишили жизни четверых конокрадов: «На конокрадство смотрит народ как на тяжкое преступление, потому что лошадь для крестьянина настолько необходима, что без нее он пропадет. Крестьяне считают, что «без лошади и мужик не хозяин», поэтому в случаях угона лошади они принимали все меры к розыску похищенного животного и наказанию виновного».
Факты самосуда над конокрадами в Тверской губернии случались и до 1888 года, и о них регулярно сообщали газеты. Вот, например, что писал священник Осташковского благочиния села Петрушково Птицын: «С ворами и конокрадами крестьяне расправляются по-своему и могут убить совсем. К конокрадам, застигнутым на месте преступления, крестьяне безжалостны. Сельский обычай требует немедленной и самочинной расправы над похитителями лошадей». В деревне Танеево того же Осташковского уезда в 1868 году крестьяне несколько часов преследовали вора, который украл лошадь: кто-то заметил, как он вывел со двора лошадь, и в погоню бросилось все мужское население деревни. Конокрада настигли, увели в лес и там убили, причинив ему множественные раны, сделавшие невозможным опознание тела. Полицейский урядник, составлявший рапорт об этом происшествии, уточнил: «Крестьяне с конокрадами поступают очень жестко, если поймают с лошадьми. Доносят начальству они редко, а большей частью расправляются самосудом, т.е. бьют его до тех пор, пока он упадет мертвым».
В другом случае, уже в Торопецком уезде (тогда он входил в состав Псковской губернии), конокрада убивать не стали. Пойманного преступника крестьяне отвели в лес, раздели донага и привязали к дереву, оставив его на поживу комарам и лесным хищникам. В Каменской волости пойманного вора-конокрада на протяжении некоторого времени избивали кнутами и палками и с привязанным к шее тяжелым камнем бросили в воду. Этнограф Е.Т. Соловьев в своей статье о преступлениях в крестьянской среде (1900 г.) приводит примеры расправы с конокрадами как свидетельства жесткого, но справедливого крестьянского общинного суда. Единственное, что могло спасти конокрада или поджигателя от смерти, — это самооговор в убийстве. По юридическим обычаям, крестьяне считали себя не вправе судить за грех (т.е. убийство) и передавали задержанного в руки властей. То есть если конокрад, вокруг которого уже собирались с кольями и дубинами мужики, брал грех на душу и сообщал о том, что он совершил убийство (или поджег церковь), у него были шансы остаться в живых и быть переданным властям.
Но подобное случалось редко. А за хищения «в особо крупных» (то есть когда воровали лошадей или коров) виновных ждали чрезвычайно суровые наказания. Примеры, почерпнутые из периодики тех лет, весьма разнообразны. Вору за кражу коровы выбили молотком зубы. За кражу посошников с сохи вора избили до потери сознания; конокрадов повесили за большие пальцы рук над костром до страшных ожогов; конокраду вбили гвозди в пятки; вора, уличенного в краже конской упряжи, опустили головой в воду и держали, пока не умер; за кражу хлеба воров избили и привязали к хвостам лошадей, гоняя их по мерзлому полю, пока они не умерли…
Мы воздержались от описания более чудовищных способов расправы, к которым нередко прибегали крестьяне. Поэтому в конокрады шли только самые отчаянные, самые рисковые воры. Они прекрасно понимали, что если будут пойманы, их ожидает долгая и мучительная смерть.
Решение о самосуде принималось, как правило, на сходе домохозяевами 35-40 лет во главе со старостой. Приговор выносился втайне от местных властей, чтобы они своим вмешательством не препятствовали расправе. Практически всегда уличенного вора ждала смерть. Так, крестьяне деревни Григорьевской 3 декабря 1872 г. собрались на сходку и порешили поймать Василия Андронова, обвиняемого в конокрадстве и поджоге, и разобраться с ним. Под предводительством старосты он был найден и убит. В другой раз в Тверской губернии застигнутого с поличным конокрада застрелили из ружья, а труп бросили в лесу. На «каштанов» (так называли конокрадов) регулярно делали облавы сами крестьяне, а при их поимке бросали жребий, кому приводить приговор мирского схода в действие. Даже если вора не убивали, его ожидала суровая кара. В случае предания конокрадов волостному суду, тот приговаривал их к максимально возможному наказанию — 20 ударам розгами. А в ряде сел волостные суды приговаривали конокрадов к запредельным мерам экзекуции – 100 и 200 ударам плетью, что чаще всего означало гарантированную смерть под ударами палаческого бича.
Бытование в русской деревне самочинных расправ над преступниками было обусловлено традиционным крестьянским представлением о праве общества карать виновного. Жестокость крестьянских самосудов преследовала цель внушить общинникам страх перед неминуемым наказанием и тем самым предотвратить повторение подобных преступлений. Речь идет не просто о существовании самосуда как архаически сохранившегося пережитка, а о создании новой нормы обычного права применительно к конкретным участникам и видам преступлений.
Решительно крестьяне расправлялись и с ворами, застигнутыми на месте преступления. Автор обзора об обычаях крестьян Тверской губернии в конце XIX в. писал, что «преступникам мстят, только захвативши на месте преступления, — бьют, иногда и убивают до смерти. Бьют все, как хозяин, так и соседи». Самосуд был не только результатом эмоционального всплеска, проявлением коллективной агрессии, т.е. непосредственной реакцией на произошедшее преступление, но и действием, отсроченным во времени, не спонтанным, а обдуманным. В с. Троицком Новоторжского уезда в 1911 году были задержаны крестьяне Митасов и Попов, укравшие на мельнице рожь и муку. При конвоировании задержанных толпа крестьян пыталась отбить их у стражников для учинения самосуда над ворами. Вмешательство со стороны власти воспринималось крестьянами как досадное препятствие, могущее помешать справедливому возмездию.
Самосуд являлся не просто личной расправой потерпевшего, в наказании участвовали и другие члены общины. В жестокой самочинной расправе соединялись воедино чувства мести, злобы и страха. Именно страх превращал деревню в коллективного убийцу. Объясняя этот феномен, писатель-демократ Н.М. Астырев в «Записках волостного писаря» утверждал, что крестьяне, воспитанные на страхе, сами прибегали к этому методу воздействия. «Отсюда и сцены дикого самоуправства, — писал автор, — когда при отсутствии улик за какое-либо деяние, наводящее страх (колдовство, поджог, конокрадство), доходят своими средствами, бьют, калечат, убивают и жгут». В народе говорили: «Ничем вора не уймешь, коль до смерти не убьешь».
Самое интересное, что традиция самочинных расправ просуществовала в Тверской губернии долго, случаи крестьянских самосудов фиксировались даже в первые годы советской власти. Однако постепенно мирские приговоры уступили место расследованиям, которые проводили официальные органы – милиция и прокуратура. Массовые крестьянские самосуды над ворами ушли в прошлое, стали историей…
Владислав ТОЛСТОВ
Читайте также: